Белка

а виной всему то, что так рано приходится вставать по утрам порою =))

Ищущий

пасип...

это ты о каком творении-та?))

у них есть что-то общее? у меня пока от пиратки отходняк еще не прошел, с готикой повременю. А столичную можно послушать как-ть где-ть...

In Vino

Многие люди, критикующие чье-либо злоупотребление алкогольными напитками, любят аргументировать свою критику утверждением о слабости пьющего. Они говорят, будто для него алкоголь – «своеобразная анестезия, помогающая перенести операцию под названием жизнь». Будто, в отличие от нормальных людей, уверенных в себе и сильных, способных объективно воспринять проблемы и сложности мира, пьющий не в состоянии пережить собственные тяготы и лишения.  Именно поэтому он забывается в барах или на грязных кухнях с бутылкой в руке.
Здесь следует разделить алкоголиков и пьяниц – если алкоголизм есть болезнь, и было бы неправильно называть алкоголика слабохарактерным (мы же не называет так людей, страдающих от гепатита или гриппа), так как он слаб уже телом, физически, то пьяница являет собою именно тот объект, который вызывает критику своих волевых способностей. Именно он, имея возможность отказаться, в отличие от алкоголика, от спиртного, не делает этого, продолжая, во-первых, периодически убегать от реальности, во-вторых, подвергать себя опасности заболевания алкоголизмом.
Стоит сначала отметить ту периодичность побегов от реальности, которыми скрывается от проблем якобы слабый пьяница. Он может пить ежедневно, но не ежедневно напивается, подобно алкоголику, которому необходимо заглушить физическую потребность в спиртном.  В действительности в забытье пьяница впадает примерно раз в неделю (при грубом вычислении среднего на некоторый период жизни человека), а обычное вечернее расслабление литром пива называть забытьем, побегом от реальности – как минимум чересчур драматизировано.
Итак, еженедельное забытье пьющего человека предполагает тяжелое и хмурое утро новой недели, от которого пьянице никуда не деться, то есть, делая слабый шаг – забываясь – пьяница делает сильный шаг – подвергает себя похмелью. Похмельный (либо послепохмельный) день несет собой большие проблемы, нежели день абсолютно трезвый. И если пьяница может закрывать глаза на собственный путь к алкоголизму, и нельзя назвать его сильным за это неосознанное обречение себя на страдание, то любой откат из-за спиртного напитка легко предсказуем, и на него обычно не закрываются глаза, он просто принимается как неизбежный факт, не способный, однако, отвергнуть собою желание напиться. Точно так же пьяница принимает за должное свою социальную нежелательность и некоторое чужое неприятие. Другими словами, спасаясь от одних проблем на день-другой, человек гарантирует себе возвращение этих проблем чуть позже, а так же добавляет проблемы новые, связанные с расплатой за забытье. Некоторые люди не страдают похмельным синдромом, но даже они с каким-то упорством продолжают забываться на краткий период, будто действительно успевают получить некое счастье от простого отсутствия проблем.
Для меня очевидно, и вышеописанные факты в какой-то мере это подтверждают, что алкоголь не просто позволяет забыть о проблемах – он вовсе не возвращает человека в состояние, когда вокруг него все хорошо, будто за парту в школе. Алкоголь дарует ощущение, которое можно получить в основном лишь от него. Есть ряд других способов, но они требует длительных практик. Обычное отсутствие проблем – это не тоже самое, что опьянение. Опьянение по-своему эксклюзивно, его не ощутить, будучи трезвым.
Что же такое побег от реальности? Игра в футбол – тоже своеобразный побег. Разве я помню о неоплаченном долге, о незакрытой сессии или о своем ухудшающемся зрении во время игры? А если помню – правильнее ли моя игра, мое участие в ней, нежели участие человека, обо всем кроме мяча и ворот соперника забывшем? Мне могут противопоставить тот факт, что алкоголь вреден для здоровья, в то время как футбол, являющийся спортом, для здоровья полезен, исключая некоторые частности. Но разве суть футбола в его пользе? Или играют в него ради пользы? На самом деле, стань футбол мне вреден, я не брошу играть в него, потому что он дарует мне ощущение. Даже нанося мне ущерб, игра доставляет мне удовольствие. Действительно, возможно часть этого удовольствия заключается в том, что я не помню о своих проблемах, а думаю об игре, чувствую азарт. Однако слаб ли я, по мнению людей, критикующих пьяниц?
Думаю, что нет. По их мнению, я сосредоточен на игре – пусть не на проблемах – и я благодаря своей сосредоточенности пребываю в реальности, не убегая от нее. Но на самом деле я заменяю реальность игрой. Ту свою реальность, которая бытует без всех моих увлечений, без моих ощущений. Та пустая реальность, от которой столь постыдно убегать, реальность, менее реальная, чем игра. И мое опьянение заменяет собою пустоту в не меньшей мере, нежели мой футбол.
Любая попытка как-то себя развлечь, заняться чем-нибудь, любой интерес может быть расценен как слабость, и он, несомненно, отчасти этой слабостью является, однако является и инициативой, неагрессивной, не вызванной только страхом, но и желанием получить нечто.
Так если злоупотребление алкоголем схоже с инициативой, с желанием борьбы против пустоты, которой, так или иначе, заняты все люди, если пьянство не является только уходом от проблем, но и способом получения ощущений под риском общественного порицания и опасности пагубной зависимости, можно ли говорить, что оно – есть слабость, удел неуверенных и недостойных людей?

Хвала Патриотизму

Введение.
Когда я учился в школе, мне приходилось не раз становиться свидетелем (а порой и участником) всем известных петушиных столкновений между учениками разных классов. Причем, столкновения происходили как среди представителей мужского пола, так и среди представительниц женского – однако не сам процесс выяснения отношений интересует меня, а, скорее, отношения друг с другом прочих учеников, не участвовавших в столкновении. Даже если случалась драка или спор один на один, стена надменности выстраивалась между целыми классами, представителями которых являлись бойцы. И зачастую стена, отделявшая одного ученика-зрителя от другого была много прочнее стены, выстроенной между дерущимися или спорящими. Финал боя порой даже рушил стену бойцов, оставляя какой-то призрак недосказанности, но укреплял стену зрителей, болеющих за своего представителя на импровизированном ринге. Конфликт для участников был своеобразным способом примирения. Как взрыв – своеобразный способ тушить пожар. А для зрителей поводом новой вражды. Но что же заставляло людей, казалось бы, не имеющих к конфликту прямого отношения, испытывать друг к другу негатив?
Это чувство общности, единения. Часть зрителей разделяла с обиженным свой класс, а с обидчиком лишь школу: по степени сравнения обидчик проигрывал, у него оказывалось меньше общего с одноклассниками соперника. Они меньше узнавали себя в нем, нежели в своем однокласснике (даже, если никогда не водили дружбы с последним). С тем же успехом  они сопереживали бы ученику параллельного класса, если бы он затеял драку с кем-нибудь из соседнего района. Насколько ближе своего врага к нам человек, настолько больше у нас привязанности к нему, настолько больше негатива к его врагу. Помимо школы, данное свойство наблюдается во многих составляющих человеческого общества: спорте; политике; искусстве, а самое главное – в межрасовых и межгосударственных отношениях. Именно в этой среде рождается понимание патриотизма, привязанности к собственной родине (от двора до страны), любви к народу.

Часть I. Допатриотизм.
Патриотизм имеет некое невесомое подспорье, свою причину, выявляющую его. Он кроет под собой оговоренное выше чувство единения, родства, на этот раз основанное на государственном сходстве с другим человеком, единение рождения или жизни в общем государстве, либо поддержке взглядов, угодных данному государству. Патриотизм появляется через рассмотрение своего народа, через поиск в них частицы себя, узнавание которой дарует понимание себя в каждом человеке своего народа, понимание народа через понимание себя, любовью к своей составляющей в каждом соотечественнике. Иными словами, патриотизм отдельного взятого человека - следствие обнаружения им сходства со своими соотечественниками.
Государственное сходство выявляет себя во многих чертах: язык; культура; этикет; географическое положение места жительства; внешние признаки и прочее. Но одно лишь обнаружение единства не делает человека патриотом. Единство, столь сладостное для него, пока что является лишь побегом в толпу, приятным нахождением себя среди миллионов лиц соотечественников. Какой-то период времени человек, не являясь патриотом своего государства и народа, пребывает в блаженстве от собственной причастности. Он пока еще не видит себя частью механизма, не чувствует той жертвенной любви к стране, когда интересы индивида не должны противоречить интересам общества, не должны доминировать над ними. Он растворяется в похожести окружения, в самом себе, найденном в каждом встречном. Далее, я буду называть это чувство единения допатриотизмом. Проявляя себя сопереживанием определенной группе людей, допатриотизм требует наличия противника. Чтобы человек мог раствориться в своих, ему нужно как-то отделить их от прочей массы, разграничить. Ему нужно четко представлять, в ком он может найти государственное сходство, а кто им не обладает. Человек любит свой народ перед лицом народа чужаков, такая любовь есть сравнение похожести, как было показано на примере школьных склок: при межклассовых конфликтах ученик болеет за своего одноклассника, при межшкольных – за любого представителя своей школы. Допатриотизм определяется границами родины и подразумевает симпатию ко всем, кто находится в этих границах, а так же равнодушие или негатив к тем, кто находится за ними. Перекидывание же границ за тех, кто раньше был чужаком, делает их друзьями.
Допатриот пока не видит четких границ, для него контуры, нанесенные на карту, не более чем лини, они туманны, ирреальны. По-сути, ничего не значат для отдельно взятой личности, они эфемерны. Но со временем допатриот научится видеть материальность границ, всю силу, которая вложена в эти кривые линии. Для него эфемерность превратится в камень. И отныне, когда он осознает важную роль государства, безопасности, отца над младенцами-людьми, допатриот займется поиском врага за границами (фактическими или мнимыми) родины, чтобы усилить эффект собственного растворения в толпе союзников. Он начнет читать статьи по внешней политике, интересоваться как историей, так и нынешними событиями, выгребать факты, порочащие чужие страны. Особенно чуток допатриот будет к оскорблениям культуры или граждан его страны заграницей, этим он сможет показать себе и остальным несправедливость, подлость непохожих на него людей. Ему необходимо увидеть грязь обществ, отличных от его родной толпы. Допатриот, невольный сопротивляться блаженству растворения в людях, должен уверить себя в праведности толпы, которой приносит в жертву свое одиночество. Где-то в глубине сознания, он понимает свою будущую неспособность противоречить тем, в ком будет скоро растворен, и хочет сейчас доказать себе ненужность каких-либо противоречий. 
Однако не стоит считать обнаружение общих черт с соотечественниками, стремление к благу народа привилегией избранных, не все слепцы, кто не обращает внимания на подобное сходство, просто не все стремятся к родству с толпой любыми путями. Будь мир един, допатриот обнаружил бы тогда иные причины для обобщения себя с обособленной толпой и нашел бы новых врагов. Допатриот сам бы выдумал себе причину патриотизма. Изначально ему не важно именно государственное сходство, особенно учитывая некую мифичность оного, ему важна причина, по которой, будто по мосту, он сможет придти к людям. И в нашем мире разделенных границами стран, географические карты будто рисованы для искателей единства.
Итак, расставив все точки над «ё», допатриот готов перейти в новую стадию. Он уже больше сопереживает соотечественникам, нежели иностранцам, облегченно вздыхает, когда корреспондент сообщает, что на борту потерпевшего самолета не было жителей его страны, смеется над шутками о народах, которых никогда не видел, в межгосударственных спорах поддерживает не столько правую, сколько свою сторону. Перед нами сбежавший от себя, не пожелавший, а возможно, испугавшийся, отпирать дверь в лабиринт под названием «Я», скрытый в толпе таких же беженцев, кокон, откуда родится, с поддержкой миллионов людей вместо крыльев за спиной, новый патриот своей страны.

Часть II. Бытовой патриот.
Не стоит путать бытовой патриотизм с обычным признанием пользы патриотизма. Человек, ведомый индивидуальными, личными интересами, редко поведет себя неуважительно по отношению к стране, в которой живет. Процветание государства для него прямо-пропорционально собственному процветанию, нет смысла желать зла своему же дому. Однако такой патриотизм ложен, он не обязывает человека любить народ или страну, не гарантирует стремление к общности и единству. Этот патриотизм логичен, а не интуитивен, результат мышления, но не чувства, его предшественником не был допотриотизм. По большому счету от предательства родины патриотов-логиков держит, помимо наказания, не любовь к государству, а уважение к человеку. Чтобы не предать свою страну, совесть такого патриота вынуждена выискать на просторах родины образ человека отдельно от толпы. Если моральные принципы патриота-логика не позволяют ему причинять боль другому ради собственной выгоды, он чувствует стыд предательства перед образом человека и останавливается. Однако, он не чувствует стыда предательства перед всем народом, потому что для него народ мифичен – он скопище образов людей, но сам по себе нереален. Для патриота же народ жив, как в своих отдельных представителях, так и в целом. И этот зверь не только существует, но и любим патриотом.
Итак, бытовой, интуитивный патриотизм отличен от логичного своим признанием реальности народа, видением страны как целостной сущности, а не как разбросанных по чистому полю зерен-людей. Справедливости ради стоит отметить, что патриотизм, вытекший из самообмана допатриотизма, не обманывается, однако, в оживлении толпы. Культура страны, ее этикет, все эти духовные, идеалистические понятия, созданные одним человеком, распространяются по массам, сковывая их. И если патриот-логик отказывается видеть это сковывание, обращая внимание лишь на созидание одним человеком оков культуры, то бытовой патриот интуитивно ощущает чувство обладания народом своей культурой, он ощущает всю важность и пользу, которую несет стране единство граждан.
Бытовые патриоты составляют основную массу патриотов любой страны, они не вожди и не герои, но они распространители любви к народу, они пиарщики мнения необходимости патриотизма. Эти люди чувствуют на своих плечах некую миссию: сообщить всем, насколько важно уважать и любить свою страну. Бытовой патриот всегда чувствует дискомфорт и негодование, если кто-то негативно высказывается о его родине, это, помимо оскорбления его, растворившегося в народе, нарушает некую традиционность, к которой патриот привык. Ибоон, желая блага своей стране, не просто занят навязыванием народной любви, он хочет видеть картину процветания государства. Нередко, он сам делает немало для родины. Но когда патриоту приходится сталкиваться с мнением, что государство не заслуживает процветания, это обрекает на гибель весь его труд: ведь обширная задача по подъему своей страны на более высокий уровень невыполнима при негативном отношении граждан к государству, его устоям, культуре. Народ, будучи в глазах патриота живым существом, вредит сам себе, ненавидя себя. Именно это бытовой патриот пытается исправить в спорах, делая акцент на культуру народа, на его историю и героизм, которые не заслуживают негативного отношения. Патриот пытается вызвать трепетное уважение к народу и стране у своего оппонента, а самое главное - у зрителей. Патриот здесь выступает как один из бойцов, ему необходимо, чтобы у оппонента появились враги среди зрителей, чтобы появились патриоты патриотизма. Любители родины и народа чувствуют удовлетворение, когда их окружают единомышленники, так же влюбленные в свою страну, приятное единение допатриотизма напоминает ему о себе в такие моменты.
В подавляющем большинстве, патриоты именно в целях единения продлевают свой патриотизм на все сферы жизни: они могут заочно болеть за национальную команду, хотя никогда не увлекались спортом; могут сказать, что музыкальная или кино-индустрия их страны очень хороши, даже если незнакомы с ней. Патриоту здесь важнее не объективность, а счастье другого патриота, который тот почувствует от оказываемой поддержки. Здесь патриоту не стыдно кривить душой, потому что он делает это с благими намерениями, на пользу страны. Это одна из основных черт патриота – признание себя лишь малой частью механизма-государства. Он свыкается со своей скудной ролью, за которую ему платят единством и целостностью внутри толпы. Потому патриотизм приятен, его полезность всего лишь побочное явление, порою даже оправдание. Как если бы наркоманы вдруг узнали, что наркотики больше не смертельны и даже полезны – они продолжили бы принимать их из-за пользы или, по-прежнему, из-за наслаждения?
В отличие от не патриота, бытовой патриот готов взвалить на себя ношу, которая ему приятна, получить наслаждение от того, от чего апатриотичный человек его не получит.

Часть III. Герой-патриот.
Жертвенность – некое требование подтверждения любви к родине. Патриотичный механизм, работающий внутри государства как часы, порой подвергается серьезным испытаниям. Механизм должен преодолеть их и продолжить работать в своем режиме, и чем быстрее произойдет это преодоление, тем лучше. Разумеется, борьба с испытаниями ознаменована для государства некими жертвами. Именно те люди, которые жертвуют или рискуют чем-то во блага государства, считаются героями-патриотами. Они, выходцы из массы бытовых патриотов, обреченные на страдание во имя четкости механизма, совершают подвиг, приносящий эйфорию. Теряя что-то ради народа, герой-патриот выражает свою любовь в полной мере, он делает признание стране, стоя на коленях и протягивая ей петлю вместо кольца. Массы бытовых патриотов – созерцатели его подвигов, и теперь герой ненавидит их за то, что венчает собою их ожидания и не чувствует больше единения. Герой возвращается в свое одиночество, которое догоняет его после свершения последнего подвига. И подвигом же герой освобождает себя от патриотизма, искупает свою любовь, долг перед отечеством.
Во время Второй Мировой войны патриотизм показал все свои плюсы, без него невозможна была победа Союза над Германией, и без него же невозможно победное шествие Германии по Европе. Созданный властителем, патриотизм сделал настоящую военную машину из народа, создал героев в рядах солдат. Эти жертвы, примеры остальным, теряли свой патриотизм своими подвигами и, если выживали, скудным взором глядели на войну. Им больше нечего было делать среди всего того хаоса, который они пытались унять своей жертвой. Человек, теряющий ноги ради отвоеванного сантиметра земли, не должен замерять этот сантиметр взглядом. Он не должен лицезреть ту громадную разницу между ценой, которую он заплатил, и результатом, который получил.   
Не только ввиду страдания бытовой патриот не хочет становиться героем, но и из боязни разочарования в своем патриотизме. Он не испытывает желания подвигов, но не может избежать, если понимает их необходимость. В этом его благородство и боязнь. Подвигом патриот прощается со своей бытовой составляющей, осознание этого - одна из причин настойчивости патриотов в вопросе почитания памяти погибших героев. Для патриота они герои не только своим подвигом, но и своим отказом от патриотизма.

Часть IV. Вождь-патриот.
Не только героями не желают становиться бытовые патриоты, но и вождями. Вождь, как и герой, поднимается над единением, освобождает себя от толпы. Вождь-патриот – это ноша для бытового, которая намного тяжелее геройства. Он любит, и любим, но он более не часть общества, а его управляющий, он снова одинок. Поэтому бытовые патриоты стараются избежать участи вождя, тем более, в отличие от участи героя, это возможно сделать без побега от своего долга. Вождем общества может стать его созидатель. Не тот, кто ищет единения, не тот, кто бежит от себя и одиночества, а тот, кто выражает себя через создание и любовь к народу, как к своим детям, а не как к себе самому. Вождь-созидатель изначально принимает свое одиночество и свою жертву стране, он самый искренний и преданный патриот из всех возможных, но он один на толпу. Бытовые патриоты и герои преданы ему, как человеку, занимающему в обществе то место, которое они занять не могут.

Часть V. Патриотизм – путь к национализму.
Нельзя озаглавить общество его созидателем на протяжении всего существования общества – обычно вожди живут несоизмеримо меньше миров, которые творят. И никто не может быть уверен, что любовь, патриотизм вождя, не будут гипертрофированы в ненависть к чужим народам. Вождь может попасть в стадию, аналогичную допатриотизму. С преданностью бытовых патриотов и героев, превратившихся в единый механизм, вождь превратит страну опасное оружие. 
У патриотизма, антисемитизма, национализма и расизма есть сходство – у них у всех интуитивные корни, взращивающие традиционность. Эти стихии не понимаются логически, они неведомы человеку, он просто ощущает их в себе и доверяет, как некому магическому проведению. Интуиция нашептывает человеку его принадлежность к мифическому сообществу с мифическими целями, но реальными средствами. Патриоты гордятся подвигами солдат своей страны – эта гордость беспочвенно у каждого патриота, который не является солдатом. Он гордится солдатами именно своей страны лишь на основании того, что у него с ними одна родина. Гордость за подвиг других – это автоматическое возложение на себя части чужого подвига и лавров. Можно уважать героев, солдат, но подвиг, в котором человек не участвует – не его подвиг. Патриоты же считают, что подвиг по государственному сходству, как электричество по проводам, распространяется на всю страну и на всех ее жителей, сквозь расстояния и время. Похожей политикой является национализм, где государство, нация, видятся единым организмом, и что хорошо одной его части, то хорошо и другой. Именно национализм разделяет подвиг на всех и пропагандирует миф о заслугах всего народа в подвиге одного человека. Патриотизм из любви к родине превращается в идеализацию себе подобных. Единение, достигшее апогея, превращается в нацизм, в желание переделать мир, а война типична при переделе мира.

Заключение
Патриотизм довольно примитивное мировоззрение, его не зря называют дологическим, полезный только на войне и войну же порождающий. Когда-то человек придумал общество, чтобы индивиду было легче выжить в мире, но общество породило внутри себя патриотизм, дабы облегчить существование уже себе. И патриотическое общество теперь создает индивидов, возвысившись над ними. Миф правит человеком, этот миф создавшим.

Белка

главное, что ты чувствовала по отношению к соревнующимся людям))